Подчеркивал, что особого внимания заслуживают работы свидетелей событий по «количественно» и «качественно» переписанной «обновленческой» историографии 1960-80-х.
Работа по этому направлению на протяжении ряда десятилетий была практически малоперспективной по трем основным причинам. Содержание третьей причины я связывал с использованием исторического документального наследия страны в личных интересах, ссылаясь при этом на работу Х.
Х свидетельствовал: «В сентябре 1919 г. меня направили в Сибирь в распоряжение члена коллегии Наркомгоскона (народный комиссариат государственного контроля – С.Д.) А.К. Пайкеса, где я был назначен представителем Наркомгоскона в учетно-ревизионной комиссии, созданной в связи с ликвидацией колчаковщины…
Вскорости, после освобождения Омска, там появился инспектор Y. Он из разных мест свозил архивные дела, которые неожиданно для него опечатаны учетно-ревизионной комиссией. Без моего разрешения ему отказались выдать эти материалы… Из пояснений Y и надписей установил, что в мешках упакованы архивные дела колчаковского министерства внутренних дел, о содержимом же нескольких ящиков Y давал сбивчивые сведения: сначала сказал, что там книги, а когда именно это возбудило мой повышенный интерес, заявил, что в ящиках дела Акмолинской милиции. Открывать же ящики не захотел, сославшись на постановление Сибревкома о выдаче ему этих материалов, но соответствующего документа у него не оказалось…
Как известно, Y потом эмигрировал за границу, прихватив с собой ценнейшие исторические документы. Увез ли он и содержимое этих возбудивших мои сомнения ящиков, не знаю».
Сохранившаяся копия акта от 8 апреля 1921 в «Следственном деле по обвинению Колчака Александра Васильевича и других» помогла в середине 1990-х. удостовериться в том, что опасения Х были не напрасны, а также выявить предполагаемого автора первой публикации «точно воспроизведенной копии протоколов» Верховного правителя.
Тогда же я особо подчеркивал обстоятельства ведения стенографирования допросов Верховного правителя России. Ведь во время допросов работали две стенографистки – С. Каминская и Дробышевская, которые расшифровку и напечатание стенограмм осуществляли на дому.
Дополнительно см.:
http://svdrokov.blogspot.ru/2010/12/blog-post_25.html
Причем, 17 марта 1920 из квартиры Дробышевской, которая «самовольно уехала из Иркутска на Восток» была доставлена разорванная часть стенограммы. Видимо, всю дальнейшую техническую работу выполняла С. Каминская. Вот почему в примечаниях от редакции в книге «Допрос Колчака» 1925 отмечалось, что «некоторые места стенограммы и отдельные слова, не поддававшиеся прочтению, в подлиннике пропущены и на их месте поставлены многоточия». Просто Каминская не прочитывала запись Дробышевской.
Моя двоюродная сестра, проходившая зимою практику в Германии, привезла мне хорошего качества ксерокопию неизвестной школы стенограммы, которую условно можно сопоставить с практикой М.А. Терне и В. Штольке. О причинах, позволяющих мне предполагать о ее принадлежности к допросам А.В. Колчака, писать пока не буду…
Комментариев нет:
Отправить комментарий